Silvergard |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Silvergard » Бар «Лисья нора» » СТИХИя
Гаснет мир. Сияет вечер.
Паруса. Шумят леса.
Человеческие речи,
Ангельские голоса.
Человеческое горе,
Ангельское торжество...
Только звезды. Только море.
Только. Больше ничего.
Без числа, сияют свечи.
Слаще мгла. Колокола.
Черным бархатом на плечи
Вечность звездная легла.
Тише... Это жизнь уходит,
Все любя и все губя.
Слышишь? Это ночь уводит
В вечность звездную тебя.
Георгий Иванов
Вылизывает стрелки циферблат
До блеска, словно пёс пустую миску.
Со всех сторон я злостью стиснут.
Как рыцарь скорлупою лат.
Блестит куском минусовой воды
Луна, согласно зимнему уставу...
Выкручивает мне суставы
Усталость прожитой беды.
Игорь Лазунин
Анна Ахматова
"Приморский сонет"
Здесь все меня переживет,
Все, даже ветхие скворешни
И этот воздух, воздух вешний,
Морской свершивший перелет.
И голос вечности зовет
С неодолимостью нездешней,
И над цветущею черешней
Сиянье легкий месяц льет.
И кажется такой нетрудной,
Белея в чаще изумрудной,
Дорога не скажу куда...
Там средь стволов еще светлее,
И все похоже на аллею
У царскосельского пруда.
Я люблю тебя так оттого,
Что из пошлых и гордых собою
Не напомнишь ты мне никого
Откровенной и ясной душою,
Что с участьем могла ты понять
Роковую борьбу человека,
Что в тебе уловил я печать
Отдаленного, лучшего века!
Я люблю тебя так потому,
Что не любишь ты мертвого слова,
Что не веришь ты слепо уму,
Что чужда ты расчета мирского;
Что горячее сердце твое
Часто бьется тревожно и шибко...
Что смиряется горе мое
Пред твоей миротворной улыбкой!
Алексей Апухтин
Стелил я снежную постель,
Луга и рощи обезглавил,
К твоим ногам прильнуть заставил
Сладчайший лавр, горчайший хмель.
Но марта не сменил апрель
На страже росписей и правил.
Я памятник тебе поставил
На самой слезной из земель.
Под небом северным стою
Пред белой, бедной, непокорной
Твоею высотою горной
И сам себя не узнаю,
Один, один в рубахе черной
В твоем грядущем, как в раю.
Арсений Тарковский
Максимилиан Волошин
В неверный час тебя я встретил,
И избежать тебя не мог —
Нас рок одним клеймом отметил,
Одной погибели обрек.
И, не противясь древней силе,
Что нас к одной тоске вела,
Покорно обнажив тела,
Обряд любви мы сотворили.
Не верил в чудо смерти жрец,
И жертва тайны не страшилась,
И в кровь вино не претворилось
Во тьме кощунственных сердец.
Кто ни спросит, мол, что с тобою,
Никому не ответишь правды.
Отшутившись удачной фразой,
Только пальцы прижмешь к вискам.
Видишь, память — под стать прибою,
Что услужливой или праздной
Лапой шарит по дну и сразу
Все находки несет к ногам...
Генератор случайных чисел
Замыкает на этой дате.
Наслаждайся ненужным даром
Вольно странствующей волны...
Что, служители горней выси,
Засмотрелись, поди, куда-то,
Не отбили крылом удара...
Впрочем, может, и не должны.
Ах, пора бы уже, пора бы
Научиться тебя беречь им
От того, кто опять бормочет
«Что, хороший мой, что...» во сне.
Знать, кому-то из них по нраву
Предсказуемость этой встречи,
Повторяемость этой ночи,
Вечный город сурка в окне.
Ася Анистратенко
Все уже круг друзей, тот узкий круг,
Где друг моих друзей мне тоже друг,
И брат моих друзей мне тоже брат,
И враг моих друзей мне враг стократ.
Все уже круг друзей, все уже круг
Знакомых лиц и дружественных рук,
Все шире круг потерь, все глуше зов
Ушедших и умолкших голосов.
Но все слышней с годами, все слышней
Невидимых разрывов полоса,
Но все трудней с годами, все трудней
Вычеркивать из книжки адреса,
Вычеркивать из книжки имена,
Вычеркивать, навечно забывать,
Вычеркивать из книжки времена,
Которым уже больше не бывать.
Вычеркивать, вести печальный счет,
Последний счет вести начистоту,
Как тот обратный, медленный отсчет,
Перед полетом в бездну, в пустоту,
Когда уже — прощайте насовсем,
Когда уже — спасибо, если есть.
Последний раз вычеркивая — семь,
Последний раз отбрасывая — шесть,
Последний раз отсчитывая - пять,
И до конца отсчитывая вспять -
Четыре, три — когда уже не вдруг
Нет никого, и разомкнется круг...
Распался круг, прощайте, круга нет.
Распался, ни упреков, ни обид.
Спокойное движение планет
По разобщенным эллипсам орбит.
И пустота. Ее зловещий лик
Все так же ясен, строен и велик.
Юрий Левитанский
Умер сказочник. Персонажи
Пишут ему эпитафию, но
Все больше случается - многоэтажно,
Так, что лучше бы ничего.
Принцесса врачей созывает в гости:
"Детей хочу - не могу родить.
Не позволяют хрупкие кости.
Узкие бедра, болезненный вид."
Горошиной бьется в виске отчаянье:
Пятый выкидыш, боль и кровь.
Она ненавидит гостей случайных.
Ее саму ненавидит свекровь:
"Тебя написал он, когда семнадцать
Ему лишь стукнуло - разве он
О детях думал? О том, кто царский
За мной и сыном займет престол?
Бросалась б в ноги ему, скотина.
Теперь уж поздно менять сюжет...".
Принцесса плачет. Второго сына
Рожает принцу кухарка Бетт.
Что Кай? Женат. Подрастают дети.
И вместо роз на окне герань.
Он помнит всё. Он уверен - где-то
Другой мальчишка собрал скрижаль,
В которой выбито слово "вечность".
И лед в постели пьянит сильней
Чем чистый спирт. Герда варит гречку,
А Кай вовсю изменяет ей.
Вздыхает Герда: "Что ж, средний возраст
Творца сказался. Я потерплю.
Сюжет извечен, избит, истоптан -
Но я люблю его. Ведь люблю?"
Прекрасный принц обещает к лету
Поехать в летнюю резиденцию.
А сам глядит на морскую пену:
Ее лицо или просто сердце
Опять кольнуло? Живи, не жалуйся!
Ты был так страстно и зло влюблен!
Жена привычно, жена по-бабски
Твердит, что хочет восьмой айфон.
Принц нервно курит, пьет виски. Тошно.
В гараж уходит вести дневник.
"Люблю тебя я, немая крошка,
Что ты не рядом - почти привык.
Тебя писал он почти на пенсии,
Он точно знал, как не отпустить.
И тоже помнил такую девочку,
Что пахнет морем . Прости, прости".
Писатель умер. Он за порогом
Впервые смотрит в лицо героям.
Как это страшно - быть чьим-то богом,
Не просчитавшим чужое горе.
Он зажигает за спичкой спичку,
И рвет бумагу опять, опять -
Чужие судьбы, чужое личное
Переиначить, переписать.
Но все сюжеты давно - каноны.
И каждый первый, конечно, знает:
Утёнок - гадкий, король - тот голый,
В итоге девочка - замерзает...
Ты — сплошная метаморфоза, как седая речная рябь; ты умеешь дышать морозом, ты течешь не вперед — а вспять. Берега, расступаясь, шепчут, не умея тебя догнать, ты не слышишь — но помнишь — знаешь — и не можешь пересказать.
Я тобою дышу и вижу, я пою о тебе во сне — улыбаешься камышами, поворачиваясь ко мне — я там не был — не плыл — не помнил — но оттуда моя душа — и она каждый раз ликует, видя заросли камыша.
И, в последний полет взмывая, с убивающей высоты я смотрел, как ты замерзаешь.
Но дождись же меня.
(Кто ты?)
В провинциальном городке,
когда в кармане ни копейки,
с какой то книжечкой в руке
сидишь и куришь на скамейке
и в даль бесцветную глядишь
и говоришь как можно тише:
взлететь бы, право, выше крыш
и выше звезд и горя выше,
но что то держит, осень ли
шуршит листвой: смирись, бескрылый.
Иль притяжение земли.
Нет, гравитация, мой милый.
Борис Рыжий
Мои демоны знают, как заваривать кофе - имбиря, корицы, меда, немного перца. Когда шторм внутри меня близится к катастрофе, в пальцы просится чашка, чтобы чуть-чуть согреться. Мои сотни личностей, тысячи ипостасей обнимают за плечи, жарко дышат над ухом.
Я то бьюсь в истерике, как шаманы в экстазе, то врастаю в стену - сгорбленная старуха. Ночь вскрывает засохшие раны и лижет скальпель, раздевает и смотрит, как становишься слабой. И когда на висках проступают соленые капли - меня держат под локти чьи-то мягкие лапы.
Говорят, то, что не убило, сделает сильным. Я сама себе режу веревку на эшафоте. Если страх полуночный станет невыносимым, мои демоны знают, как заваривать кофе.
Mary N
Давай забудем, сердце!
Ведь больше его нет.
Ты позабудь его тепло,
А я забуду свет.
Когда закончишь, скажешь,
Чтоб я могла начать,
А то, пока ты медлишь,
Я буду вспоминать.
Эмили Дикинсон
К Единорогу"
Я давно повзрослел, но я верю, что где-то здесь
Ты гуляешь, стоцветной гривою шелестя.
Забывая дышать, я опять замираю весь…
Замираю, боясь случайно спугнуть тебя.
Серебром и алмазом на солнце бликует рог,
И глаза прожигают убийственной синевой.
Я давно повзрослел, но я верю: Единорог,
Появившись однажды, будет всегда с тобой.
Мой мифический друг, не беги ты в лесную тишь.
Я припас для тебя тростниковую карамель.
Почему же ты смотришь пристально и молчишь?
Знаешь, друг, а вчера корабль мой сел на мель.
Но матрос там один. Он же штурман и капитан.
И поэтому нет ни жертв, ни красивой драмы.
Говорил про тебя, мне сказали, что наркоман…
Отправляли лечиться…
Какие же люди — хамы.
Говорил про пирог. Отвечали: «Не по-мужски».
Говорил про стихи, и про музу, и про любовь.
От ответов людей мне кололо и жгло виски.
А ещё — полетели камни. Задели бровь.
Как считаешь, остаться в сказке — мой страшный рок?
Мой мифический друг, я ведь, вроде бы, повзрослел…
Все смеются: «Тебе за двадцать! Единорог?».
А я просто хочу, чтобы мир мой не опустел.
Люпин
называй меня солнцем и в быт ночной
ибо на меньшее не согласна
не из желания стать избыточной
а нечитаемой вслух согласной
что от слова любовь, ложь и лилички
и, поближе к зиме если, лед — как
в теплых руках по законам лирики
тающий, но и крепкий, как водка
не заметишь, сквозь пальцы весь выльется
мы же воду ценить не привыкли
и однажды заменит черты лица
память сердца на стон или выкрик
близорукая дура, ну что же ты!
всех по общему небу размазав
заменяешь различья на схожести
точно звезды на россыпь алмазов
чуть желаннее станется, но черствей
сфера, разорванная лучами
и пойму, что умру в одиночестве
так же, как желтый карлик над нами
Марианна Плотникова
Ксения Желудова
написал в дневнике, говорит, а оно и сбылось,
да даже не в дневнике, а так, на листке бумаги;
казалось бы — волшебство, не требующее отваги,
это всего лишь случайность, забудь и брось;
впрочем, мне кажется, боги — это усталые маги,
однажды положившиеся на авось.
Привыкайте счастливыми быть!
Просыпаться с улыбкой лучистой…
И со взглядом, по детскому, чистым,
Привыкайте друг друга любить…
Научитесь плохое не звать,
Предвещая заранее беды…
Вы ведите другие беседы…
Научитесь душой расцветать…
Привыкайте добро замечать
И ценить то, что жизнью даётся…
И за счастьем бежать не придётся…
Будет счастье за вами бежать!
Научитесь подвоха не ждать
От людей незнакомых и близких…
Ведь у всех, у высоких, и низких
Есть желание – счастье познать…
Привыкайте не злиться на зло,
А рискните помочь, разобраться…
Если кто-то вдруг начал кусаться,
Значит, в чём-то ему не везло…
Научитесь прощенья просить
И прощать… Вам судьба улыбнётся.
И весна в вашу душу вернётся!
Привыкайте счастливыми быть…
Ирина Самарина
Я сегодня - дождь.
Пойду бродить по крышам,
Буйствовать, панели полоскать,
В трубах тарахтеть и никого не слышать,
Никому ни в чем не уступать.
Я сегодня буду самым смелым,
Самым робким - буду сам собой!
Разноцветным -
синим,
рыжим,
белым,-
Радугу открывшим над рекой!
И никто держать меня не будет,
Разве что, штанишки засучив,
Детвора курносая запрудит
ржавых крыш упругие ручьи.
Я сегодня - дождь,
И я ее поймаю!
Зацелую золотую прядь,
Захочу - до самого трамвая
Буду платье плотно прижимать.
Буду биться, падать на ресницы,
Молниями сам себя терзать!
Буду литься на чужие лица,
Буду злиться на свои глаза.
Я сегодня - дождь...
Уйду походкой валкой,
Перестану, стану высыхать...
А наутро свежие фиалки
Кто-то ей положит на кровать.
Виктор Гончаров
Самуил Маршак
Когда, как темная вода,
Лихая, лютая беда
Была тебе по грудь,
Ты, не склоняя головы,
Смотрела в прорезь синевы
И продолжала путь.
Сансара
Мягких лап шаги поглощает лес
Острый запах в листьях почти исчез
Продолжая бег по пустым дорогам
Восхваляем жизнь и седого бога
След моих когтей разрывает пыль
Слышу звук часов, вижу острый шпиль
Чую дым из труб, он крадется лисом –
Маскируя смерть мятой и мелиссой
Осторожность – это моя стезя
Ошибешься – смерть, потому нельзя
Путать поле пашни с лихим бурьяном
И траву степную с красавкой пьяной
Волчий бог спокоен, силен и мудр
Он пришел из лунных лесов и тундр
Из его глазниц звездный свет сочится
Он меняет шкуру, как люди - лица
Но сейчас он сед – наступает срок
Лунный волк уснет, будет сон глубок
Разлетаясь в воздухе волчьем воем –
Мы поем ему о своём покое
О лесах и чащах, о дыме труб
Замыкая путь, как сансары круг
Осторожных лап поступь легче шёлка
Из небытия порождает волка
Хель
Он заваривал чай из звезд и ругал повседневщину, рисовал в траве портрет из своих следов, говорят, он любил горожанку, простую женщину, и вписал ее в вечность посредством обычных слов.
Аль Квотион. Словоточие
В этих широтах мне кажется — я один,
в лицах читаю закрытые наглухо двери
где-то рублем, где-то изгородью из спин,
где-то единым и равнодушным безверием.
Кажется, я один, и стою впотьмах,
сердце в ладони держу, и то сердце плачет.
Если такое сердце чуть надломать -
солнце прольется красным — какое горячее!
Сердце такое…
Такое же у тебя,
раненый человек в переулке города,
так же деревья в тебе всё листвой знобят,
так же скорбит с фотографии мамы молодость.
Так же ты здесь один и стоишь впотьмах,
так же глазами ищешь, но не находишь,
так же кладешь случайные ноты в карман
и обещаешь себе их спеть через годик.
Раненый человек, обернись, я здесь,
мы с тобой в этом раю — братья по боли,
нам остается плечами пожать и сесть,
нам остается братство и горечь в горле.
Раненый человек, подожди, обернись,
я тебя чувствую кожей, я тебя слушаю,
и понимаю, как звезды, летящие вниз,
как понимают друг друга разбитые души.
Аль Квотион
Это просто стихи, это просто слова,
Клякса снов на бумаге тоски.
А дожди нас вбивают лицом в города
От пеленок до смертной доски.
Где-то жмутся к стене, где-то плачут навзрыд,
Свою жизнь прожигая за час.
Где-то женщин уродует медленный быт,
Где-то падают звезды из глаз.
Где-то спит человек с пустотой на груди,
Где-то умер другой человек.
И не ясно, что будет у нас впереди,
И не видно, куда мчится век.
Мы стареем легко, мы больны тишиной,
Мы себя продаем за гроши
В вечной гонке за самой прекрасной мечтой
Сквозь тенёта оправданной лжи.
Время бьется в руках аритмией потерь
И уходит от нас навсегда.
Где-то там закрывается нужная дверь,
Где-то дождь, где-то льется вода.
Где-то наши сердца, где-то наша судьба
Превращаются в пошлый сюжет.
Это просто стихи, это просто слова,
Отчего же так больно душе?
Аль Квотион
Ну, что ж,
ты это знал и раньше. Это — тоже
дорожка в темноту.
Но так ли надо
страшиться мрака? Потому что мрак
всего лишь форма сохраненья света
от лишних трат, всего лишь форма сна,
подобье передышки.
А художник —
художник должен видеть и во мраке.
Что ж, он и видит. Часть лица.
Клочок какой-то ткани. Краешек телеги.
Затылок чей-то. Дерево. Кувшин.
Все это как бы сновиденья света,
уснувшего на время крепким сном.
Но рано или поздно он проснется.
Иосиф Бродский
Рембрандт. Офорты (отрывок)
Когда, изнемогши от муки,
Я больше ее не люблю,
Какие-то бледные руки
Ложатся на душу мою.
И чьи-то печальные очи
Зовут меня тихо назад,
Во мраке остынувшей ночи
Нездешней мольбою горят.
И снова, рыдая от муки,
Проклявши свое бытие,
Целую я бледные руки
И тихие очи ее.
Николай Гумилев
Я буду ждать тебя мучительно,
Я буду ждать тебя года,
Ты манишь сладко-исключительно,
Ты обещаешь навсегда.
Ты вся - безмолвие несчастия,
Случайный свет во мгле земной,
Неизъясненность сладострастия,
Еще не познанного мной.
Своей усмешкой вечно-кроткою,
Лицом, всегда склоненным ниц,
Своей неровною походкою
Крылатых, но не ходких птиц,
Ты будишь чувства тайно-спящие,
И знаю, не затмит слеза
Твои куда-то прочь глядящие,
Твои неверные глаза.
Не знаю, хочешь ли ты радости,
Уста к устам, прильнуть ко мне,
Но я не знаю высшей сладости,
Как быть с тобой наедине.
Не знаю, смерть ли ты нежданная
Иль нерожденная звезда,
Но буду ждать тебя, желанная,
Я буду ждать тебя всегда.
Константин Бальмонт
дом, где я жил, так быстро умер, что
я не успел забрать из неотложки
ни письма, ни винтажное пальто,
ни наши мельхиоровые ложки.
Теперь, в своём трёхкомнатном шале,
вплывая в чёрный космос без оглядки,
ты не услышишь, как стучит реле
моей необесточенной сетчатки.
Ты не увидишь, ибо далеко,
как падают посмертные сирени
на мальчика в малиновом трико,
растянутом и грязном на коленях.
Мне будут сниться цифровые сны,
зашарпленные тучи небосвода,
Москва ещё до ядерной зимы,
какие-то морлоки в переходах,
когда же мой закончится ночлег,
когда меня достанут из-под снега
при поцелуях новой Хины Члек —
пусть рамка увлажняемая века
пройдёт зелёным лазерным лучом
по барельефам станции «Динамо»,
где мальчик с алебастровым мячом
и девушка, похожая на маму.
Дмитрий Мельников
Второго шанса нет
Теперь я знаю, празднуя победу,
Когда взлетает в небо флагов шёлк:
Второго шанса нет у тех, кто предал
И кто однажды сдался и ушёл…
Теперь я знаю: тот, кто в прошлом грешен,
Не пожалеет снова острых стрел.
Кто смог расстаться, сам себя потешив,
Тот только думал, что любить умел.
В чьём сердце было, словно в бездне, пусто,
Тот не наполнен свежестью цветов.
И тот, кто ноги вытирал об чувства,
Опять отыщет пару башмаков…
М. Терентьева
О чем бы не думал старый дракон,
Сказка есть сказка. Не повесть, не пьеса.
Не греет очаг уж с тех самых времён,
Как замок покинула с принцем принцесса.
Он с кружкою чая, закутавшись в плед,
Перебирает напрасные письма...
Почерк неровный. ,,Ты как там? Привет...''
Осиротелый осенью, лисий
Сон охраняет, баюкает лес...
В сердце навылет чернильные строки:
,,Здравствуй! Полгода уже, как я без
Тебя...'' И зачеркнуто. Одинокий
Месяц над полем в пастуший рожок
Дует звенящим серебряным ветром...
Крылья не те совсем. В небо - шажок
И прорасти у окон ее кедром
Стройным, могучим. Увидеть ещё
Раз. Губы, глаза ей целуя прохладой...
Тронет легонечко за плечо:
,,К черту всех принцев. Любимый, не надо.''
...Мое лето со вкусом снега...
Такое солнце! — что хоть вешайся на этом
Сквозном луче, которым комната прогрета.
И ты посмотришь сквозь — как будто меня нету,
И приподнимешь демоническую бровь.
Ох, как судьба меня в тиски зажала круто —
Ты будешь нежно улыбаться там кому-то,
Ты будешь имя мое, имя мое путать
И говорить со мной про новую любовь!
Меня качает, будто снизу тыщи палуб,
Но ты не слышал бы истерик или жалоб,
И я хорошие стихи тебе писала б,
И я отличные блины тебе пекла!
Но тебе тесно в этой маленькой квартире,
И ты не все еще увидел в этом мире,
И ты уйдешь сейчас, уйдешь на все четыре...
И возвратишься — ведь земля кругла.
Елена Исаева
Вы здесь » Silvergard » Бар «Лисья нора» » СТИХИя
